все в этом мире так сложно и несправедливо устроено, что я просто сижу и плачу. каждый раз, когда я вижу бездомных людей или животных, мое сердце разрывается и мной овладевает порыв взять их к себе домой, не думая о последствиях. если бы окружающие люди были бы добрее к ним, я была бы спокойна, но что вы думаете происходит? они, пинающие ни в чем повинных зверушек, спокойно спят по ночам и продолжают проявлять равнодушие к ним. а чем бездомные это заслужили? разве они сами выбрали себе такую жизнь? я хочу быть выше всего этого, но никак не могу придумать каким образом, потому что сплошь и рядом одни противоречия, предрассудки и предубеждения. ты можешь помогать людям, любить их и оберегать, возможно получишь такое же отношение взамен, а возможно и нет и ты останешься круглой дурой, отдавшей все ради ничего. это, конечно, эгоистично, но мне дорога моя жизнь и я ценю данное мне время. понимаете, о чем я? я могу изменить себя - свое мнение, свои убеждения - но изменится ли от этого мир? все утверждают, мол, да, изменится, нужно только начинать с себя, но проходят столетия, лучшие люди века рождаются и умирают, а люди остаются прежними, несмотря на то что взгляды, уставы, законы, правила и мода меняются. *слезы на глазах* я только хочу быть лучше и добрей, понимать людей. почему весь мир не может сделать шаг навстречу мне? мне 17 и я уже устала от несправедливости мира, от безразличия людей. самое ужасное то, что я уже становлюсь циником и скептиком вместо того, чтобы любить эту жизнь и наслаждаться яркими красками этого неоднозначного мира.
- Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины.
Комментарии
Отправить комментарий